А что Вы помните из детства?

[konstansa]

Все свое счастливое детство я жила с бабушкой, а маму вспоминала только тогда, когда из Москвы приходили посылки с красивыми платьями, бантами, игрушками и дефицитными в то время шоколадными конфетами. Разглаживая блестящие фантики от конфет "Мишка Косолапый", "Мишка на Севере", "Вечерний звон" или "Незнайка", я точно знала, что где-то далеко у меня тоже есть мама, и наверно она меня любит, раз присылает столько конфет. Сладкое я не любила, ела редко и то только потому, что ни у кого таких конфет не было, и они были предметом зависти всей окрестной ребятни в нашем маленьком городе. Конфетами я щедро угощала бабушку и мальчишек, с которыми играла во дворе и лазала по деревьям.
При всем том, что жили мы очень не бедно, худа я была смертельно, кожа да кости. Отовсюду, откуда только можно у меня торчали ребра, ключицы, коленки, лопатки, и по мне можно было изучать строение скелета человека. Бабушка не могла справиться со мной и заставить есть и только изредка выговаривала:
- Если будешь так питаться, скоро одни глаза останутся.
Однажды я поставила бабушку в тупик:
- Ба, а если бы я питалась правильно, то у меня бы было больше глаз?

Бабушка стояла с открытым ртом, и в голове у нее шел трудный мыслительный процесс.
Потом она спросила:
- Что есть то будешь?
- Мне горбушку с чесноком.
Сказала я, потупясь, и что-то усердно вытирая на асфальте носком сандалия.

Когда меня спрашивали, что я люблю больше всего, я отвечала, что вареное яичко и чесночную горбушку. За яйцами бабушка ходила к соседке и приносила оттуда еще теплые яички, измазанные пометом и вывалянные к курином пуху, только что из-под наседки. Она варила их "в мешочек", доставала из корзинки южный помидор, красный и мясистый, неправильной формы, с такими выпирающими с разных сторон кривыми дольками, разрезала его на четыре части, присаливала крупной солью, а потом отламывала от круглого белого каравая хлеба корявую жесткую горбушку. Бабушка брала дольку чеснока, обмакивала ее в крупную соль и водила ею по шершавой корочке до тех пор, пока вся долька не растиралась по поверхности горбушки. Вот это я любила больше всего на свете.
Я бы и сейчас это любила, только в Москве нет такого хлеба, и нет таких яиц, или может быть в Москве у меня просто больше нет детства, только и всего.

В нашем дворе волшебным образом росла виноградная лоза сорта Изабелла. Осенью виноградные кисти поспевали, становились розовыми и прозрачными от солнца. Виноград был очень вкусный, щипал язык, и я до сих пор помню его, как вкус детства. А еще мы с бабушкой ходили к соседке, у которой рос вишневый сад, и собирали полные корзины вишен. Это были особые вишни, такого сорта я больше никогда не встречала: мелкие, почти черные и очень мясистые. Бабушка вынимала из них шпилькой косточки, раскладывала в один слой на больших металлических листах и выставляла на солнце. Получалась вяленая вишня, которая всю зиму хранилась в банках, слегка присыпанная сахарным песком.
Вот так я питалась: горбушками с чесноком, Изабеллой и вяленой вишней, как птичка.

Летом приехала мама. Мне кажется, что в шесть лет я увидела ее впервые. Потому что ребенок до трех лет не помнит того, что с ним было. Бабушка говорила, что до трех лет мы жили все вместе, и только потом она уехала в Москву и теперь у нее новый муж, и это не мой папа. Сколько я ни старалась, я так и не могла припомнить, видела ли я свою маму раньше, ну тогда, когда мы жили все вместе, или бабушка все ж таки меня обманывает.
Я увидела очень красивую высокую женщину, которая шла к нам через двор на высоких каблуках, широко улыбаясь и вокруг нее было какое то сияние, или это просто солнце светило из-за ее спины. Но когда она увидела меня, ее лицо посерело, улыбка умылась с лица и она начала так кричать на мою бабушку, что мне стало даже страшно, я подумала, что я в чем-то виновата и сейчас эта женщина начнет бить и меня и бабушку. Мама кричала, что бабушка извела ребенка, что девочка синюшная и изможденная, что бабушке ничего нельзя доверить, даже присмотреть за собственной внучкой, потому что ребенка три года морили голодом, и еще мама схватила бабушку за плечо правой рукой, а левую резко выбросила в мою сторону и показывая на меня пальцем крикнула ту же самую фразу, что и бабушка:
- Ты что сама не видишь, что у нее одни глаза остались?
Вопрос про вторые глаза я задать не решилась и только поняла точно одно: с мамой мне придется несладко. Через пару минут во дворе с чемоданами появился интересный седой мужчина, как потом выяснилось новый мамин муж. Мама что-то быстро ему говорила, кивая головой в мою сторону, но я услышала и поняла только несколько фраз:
- Ну и ничего страшного, здоровый ребенок.
- Как это ничего страшного! Она же скелет!
- Ну ты преувеличиваешь…
- Я не преувеличиваю!!!
- В Сухуми немножко поправится на отдыхе.
- Да уж непременно! Надо пред школой привести ребенка в порядок…

Мама погостила у бабушки всего два дня, а потом мы все (кроме бабушки) поехали отдыхать в Сухуми.
Кормить меня начали еще в поезде и мне это страшно не нравилось, хотя все что мне давали было очень вкусно. Просто мне приходилось есть тогда, когда уже не хотелось. Когда я мотала головой, категорически отказываясь съесть "еще кусочек курочки", мама говорила:
- Ешь! У тебя желудок от голода ссохся. Так и до язвы недалеко.
Тогда я еще не слышала слово "фуагра" и даже не представляла, как она получается. Но меня кормили так, как будто хотели через две недели приготовить из меня фуагра. Чего бы я ни попросила, на что бы я ни посмотрела, тут же мне покупалось. Мама таскала с собой кучу пакетиков с орехами, сухофруктами, конфетами и печеньем, из ее сумочки каким то волшебным образом появлялись связки бананов. Мне покупали пирожки, слойки, ватрушки, чебуреки, марципаны, мороженое, вареную кукурузу и воздушную вату, и к концу второй недели в парке у фонтана я присела на корточки, и на мне позорно лопнули кожаные шорты. Мама была счастлива, я рыдала. Мамин муж успокаивал и меня и ее: чтобы она не особо радовалась, а я не особо огорчалась.
Мамин муж очень умный человек, он понимал, что заложено природой все равно вернется на круги своя.

В сентябре я пошла в школу, толстая, как хомяк. Я очень стеснялась своей упитанности и оттого сложно сдруживалась с одноклассниками. Дети хорошо чувствуют слабые места других и больно на них давят. Меня стали дразнить "булкой", я вконец расстроилась и, несмотря на бабушкины причитания, совсем перестала есть.. Через месяц я была точно такой же тощей, как перед отъездом в Сухуми.
Я и сейчас такая. Ну нельзя сделать из белки бурундука.